Когда читатель открывает первую страницу книги «Путешествие по Средней Азии» венгерского востоковеда Арминия Вамбери, проникшего в Среднюю Азию в 1861 -1862 гг. под видом мусульманского дервиша, он сразу видит эпиграф: «И жизнь его была сплошным приключением, похожим на сказку Востока...».
Фантастичная по своей смелости авантюра закончилась тогда для Вамбери удачно и, казалось, что уже никто и никогда такой вояж повторить не способен. Такое же впечатление возникает от изданной в 1929 г. книги Бориса Лапина «Повесть о стране Памир (от верховьев Пянджа к верховьям Инда)», где автор описывает свое путешествие в одиночку по пылающему гражданской войной Таджикистану вплоть до Британской Индии!
Товарищ Бури, сын Мустафа-Куля...
Когда началась революция 1917 г., Боре Лапину было двенадцать лет. Отец его был врачом и, отправившись на фронт гражданской войны, он взял сына с собой (мать уехала за границу). А уже через пять лет, семнадцатилетним подростком, Лапин выпустил сборник стихов – задорных и сумасбродных; в них были и возраст автора, и противоречия эпохи. Он увлекался старыми романтиками и китайской революцией, космосом и словообразованиями; ходил на бурные литературные диспуты, мечтал об Индии и далеком Цейлоне. Вскоре он перешел на прозу, но стихи продолжали притягивать его к себе. Весной
1927 г. двадцатидвухлетний Борис приезжает в Дюшамбе (так звучало тогда название нашего города), где его принимают в качестве «регистратора демографической переписи ЦСУ, знающего туземный язык». По его словам, «благодаря этой работе он близко познакомился с населением высокогорных стран Памира – этой «западни народов», во многих отношениях представляющей этнографическую загадку».
Сохранилась копия удостоверения, выданная 20 мая 1927 г. председателем Совета Язгулома Борису Лапину: «Предъявитель сего удостоверения действительно является товарищем Бури, сыном Мустафа-Куля, туземцем Аджаристанского вилайета, который явился в 1927 г. 11-го мая по приказу Советского государства для производства всеобщей переписи и в течение девяти дней нанес на бумагу все население Язгуломской общины, а теперь возвращается своим путем, для чего товарищу Бури, сыну Мустафа-Куля, и выдано настоящее удостоверение».
Вот он среди таджикских гор – то верхом, то на арбе. Случайно сохранилось письмо, в котором он себя описывает: «На мне кожаная шапка, ватный цветной халат, высокие дарвазские чулки с бахромой на ляжках, мягкие сапоги и поверх остроносые афганские туфли». Свое незабываемое путешествие по Таджикистану Борис Лапин назвал емко и просто – «Повесть о стране Памир». Для современного жителя Таджикистана, тем более историка, – это не просто художественное произведение, но, прежде всего, – документальное свидетельство той переломной эпохи о взаимоотношениях русского и таджикского народов.
На территории республики бушует гражданская война: басмаческие банды Ибрагим–бека и других курбаши хозяйничают в Вахшской долине, приграничной зоне по Пянджу и Амударье, в горных теснинах Дарваза. Всю эту сложную и подчас опасную обстановку Б.Лапин описывает емко, без прикрас: «Путешествие на Памир начинается от Гарма, маленького городка в проезжем переулке гор. Одна другую заслоняют горные вершины».
В долине Ванча, в – кишлаке Калаи-Рохарв, ему открывают ворота старой крепости, где до недавнего времени стоял красноармейский гарнизон: «Крепость была пуста, но носила явные признаки недавнего присутствия людей. На пристройках висели плакаты с надписями на русском языке: «Цейх хауз», «Ленуголок», «Политкомиссар». Везде валялись пустые патронные гильзы и продырявленные мелкие котелки. В углу двора, возле деревянной коновязи, белело объявление: «Товарищи! Выступление на Гарм назначено на 17 мая 1925 года. Наш исторический долг перед беднотой и крестьянством долины Ванча выполнен. Контрреволюционное движение ликвидировано полностью, и озверелые орды басмачей...».
«Это было два года назад. Они ушли. Каждый подал мне руку», – сказал сторож Рауф, покачивая седой бороденкой, а командир говорил: «Смотри, Рауф, береги крепость, мы еще вернемся. Здесь книги и много вещей. Не позволяй никому ничего брать». И я провожал их до самой реки Пяндж и подарил им на память железо из наших рудников. А вот их книги, смотри, товарищ....».
Просвещенная «западня народов»
Рассказ Бориса Лапина о том, каким был Таджикистан, полон юмора и огромной симпатии к таджикам. Именно бытовые зарисовки об общении с дехканами, торговцами, эмиссарами Ага-хана, детьми, народными поэтами и случайными попутчиками на крутых тропах Дарваза и Шугнана, составляют основную часть его интереснейшего повествования. Перед читателем предстает давно ушедший мир патриархальной жизни таджикских горцев, их своеобразный жизненный уклад, оригинальное мировоззрение, воспитанное исмаилизмом и доисламскими верованиями.
Спустя девяносто лет бесценным историческим свидетельством звучит описание Лапиным административного центра Памира – города Хорог: «В прибрежной зелени – серые и бурые – толпились грубые, сложенные из необтесанного камня домики небольшого поселка. Посреди поселка было разбито что-то вроде улицы, с несколькими оштукатуренными одноэтажными домами европейского типа... За углом последнего европейского дома находилась небольшая квадратная площадь, где на огромном постаменте с эстрадой стоял бюст Ленина... Этим поселком был город Хорог, центр Автономной Горно-Бадахшанской области, в просторечии АГБО». Сейчас в «просторечии», как выразился Б.Лапин, эта часть Республики Таджикистан называется почти так же – ГБАО.
По вечерам в Хороге горит электричество. В красноармейском театре устраивают спектакль или показывают киноленту, и тогда в клуб приходят таджики из кишлака. В четыре часа дня на «главной улице» Хорога бывает даже довольно оживленно. Проходят члены исполкома – шугнанцы в черных пиджаках, галстуках и белых тюбетейках. Затем стучит барабан, и с пением «кирпичиков» на персидском языке на слова Лахути, выходят пионеротряды, состоящие из таджикских девочек и мальчиков, учащихся в хорогской школе.
В этом наблюдении Бориса Лапина очень верно подмечены особенности исторического развития Таджикистана. И именно Хорог, где разместился штаб российского погранотряда, стал центром распространения европейской культуры. Сюда, в помещение офицерского собрания, с огромным трудом - на запряженной парой коней арбе, в 1901 г. доставили из Ферганы пианино: наверняка такого инструмента не было еще и в столице республики – Дюшамбе! Электрическое освещение на улицах Памира – тоже было заслугой русских пограничников, построивших здесь первую электростанцию в начале XX в.
Поездка регистратора ЦСУ завершилась в июне того же, 1927 г., и произвела настоящий фурор как среди властей, так и в научной среде: его этнографическая характеристика жителей Дарваза, Ванча и Язгулома была новым словом в отечественной науке.
Южная рокировка «Барбароссы»
С началом Великой Отечественной войны Борис Лапин становится военным корреспондентом «Красной Звезды»; и почти все время находится на фронте.
В августе 1941 г. Вермахт перенес направления главного удара с московского направления на юг – окружение советских войск в районе Киева. Именно сюда редакция газеты направляет своих лучших корреспондентов – Захара Хацревина и Бориса Лапина, уже побывавших на фронте.
Илья Эренбург вспоминает: «Шестнадцатого сентября в редакции я прочитал очерк Б.Лапина и З.Хацревина, переданный из Киева по телефону. Они писали, что немцы подошли вплотную к городу, но киевляне не унывают: «Как всегда многолюден и шумен Крещатик. По утрам его поливают из шлангов, моют, скребут... Начались занятия в школах... Во всех переулках баррикады... Очередь у кассы цирка...». Четыре дня спустя по Крещатику шагали немцы....
Киевская операция закончилась одним из самых тяжелых поражений Красной армии: в окружении в гигантском «котле» оказалось 665 тысяч советских солдат и офицеров. Здесь же погибли и Лапин с Хацревиным. Борис Лапин не бросил своего тяжело раненного товарища, сказав на прощание уходящим сослуживцам: «если что, у меня есть револьвер....»
Жизненный путь Бориса Лапина закончился в тридцать шесть лет – в пору творческого расцвета таланта. Он умер как поэт – со стихами, которые он писал до последних дней своей жизни. Литературный путь и судьба Бориса Матвеевича Лапина – это оправдание вечной романтики, поэзии, писательской честности и писательской чести.
Виктор Дубовицкий,
доктор исторических наук
_________________________________
