Так назвал Хошима Гадо известный писатель Тимур Зульфикаров, отметив: «Это величайший, неповторимый актер мирового значения. Он и актер, и режиссер, и писатель. Я уверенно могу его назвать таджикским Шекспиром».
В подтверждение вышесказанного предлагаем читателям отрывок из гениального произведения Хошима Гадо.
ВЕСНА
Она навевает лирическое настроение, хочется писать стихи, петь, бегать, прыгать и т.д.
Весна – такое время года, когда просыпается от долгой зимней спячки вся природа, и солнышко уже не только светит, но и греет, пробивается нежно-зелёная травка, почки на деревьях вот-вот лопнут и распустятся свежими атласными трепещущими листочками, и даже звуки в воздухе принимают какую-то новую весеннюю тональность. Вся природа в таком состоянии, как будто вот-вот что-то произойдёт необыкновенное, незабываемое.
Проснувшись в одно такое весеннее утро, я не понимал, что со мною происходит. Предчувствие чего-то распирало мне грудь. Я не находил себе места, я разбудил всех своих однокурсников, живших со мною в одной комнате, но они, бросаясь в меня подушками, натягивали на головы одеяла и продолжали спать. Покуражившись над ними, и не найдя разгадки своего состояния, я оделся и вышел на улицу.
В воздухе такой аромат весны – дух захватывает! Голубое небо, чисто вымытое, без единого облачка, высоко сверкая своей голубизной, уходило в небывалую даль... Но что со мной? О, боже! Я задыхаюсь от красоты, свежести, какого-то непонятного желания! Я – сильный, молодой, здоровый парень, такой же чистый в душе и мечтах, как это небо, я чего-то ждал, искал и не находил...
Побродив по улицам города, я по инерции направился в институт, куда группками уже стекались студенты. Я шёл, не оглядываясь, скорее не шёл, а почти бежал – ноги меня сами несли в сторону института. И вдруг, почти над ухом, я услышал девичий голос: «Эй, землячок, ты так спешишь – тебя не догнать! Салом!». Этот голос, как колокольчик, прозвучал над моим ухом. Я оглянулся и расширил и без того большие глаза... Да ведь это она! И тёплая волна залила меня с головы до ног. Я остановился. «Салом», - ответил я, едва шевеля губами, и удивлённо смотрел вслед смеющимся, убегающим вперёд девушкам. Их было несколько, но я видел только одну. Длинная коса на её спине извивалась при каждом её шаге, при каждом движении плеч, бёдер, ног. Я постоял перед институтом, потом побежал, перепрыгивая через три ступеньки вверх к его парадному входу.
Лекции в этот день прошли мимо моих ушей, я не мог оторвать своего взгляда от чёрной, гладко причесанной головки, склонённой к конспекту и несколько раз поворачивавшейся в мою сторону. Удивлённо хлопая ресничками, её чёрные глаза загадочно поглядывали на меня. А я смотрел и не понимал – это же она – моя землячка, но почему же я её раньше не замечал, мы ведь уже третий год учимся вместе, а такую, как сегодня, я её никогда не видел.
Что со мной? Что с моим сердцем?
Пришла моя весна...
После занятий, девушки стайкой выпорхнули из института. Я, не спуская с неё глаз, поспешил за ними вслед, и так шёл за ними до самого общежития, не отставая и не догоняя – держась на почтительном расстоянии. Моё очарование продолжалось весь семестр, я не отходил от неё ни на шаг, в институте, на улице, постоянно торчал в её комнате, пока они с подружками не выгоняли меня. Я с ними дурачился, шутил, играл, старался ей понравиться. Только ночью я оставался наедине со своими мыслями, грёзами.
Я мечтал о ней, о театре, в котором мы вместе будем работать, о ролях Ромео и Джульетты, и о самой главной роли в жизни – муж и жена. Наяву же я не решался к ней прикоснуться, я боготворил её и только мечтал о первом поцелуе. Однажды она простудилась и заболела. Я страдал, мучился, переживал, злился на всё и всех, как же так, она болеет, а вокруг ходят, бегают, шумят, смеются. Протосковав целый день, к вечеру я решил навестить её. Покопался в своих захудалых карманах, нашёл в них несколько помятых рублей, побежал в булочную, купил парочку сладких, свежих булочек и пошёл к ней. Она лежала в постели. Я осторожно положил булочки на её тумбочку, сел рядом на стул, сложил нерешительно руки ладошка к ладошке между своих острых коленок и грустно смотрел на неё. Она молчала, я тоже молчал.
Молчание нарушил её резкий голос: «Ну, что посмотрел? Теперь иди отсюда!». Эта команда больно резанула мой слух, как, неужели это она, та весёлая девчонка с длинной подвижной косой, с голосом колокольчика? Я тихо поднялся. «Ну, иди же, что стоишь?», - и отмахнулась, как от назойливой мухи. Я ушёл, ничего не понимая. Ведь она болеет! Но голос был ни как у больной, и нахмуренные её брови говорили о том, что я не тот, кого она ждала. Я поднялся на второй этаж в свою комнату и упал на кровать лицом вниз.
Вдруг в мою комнату залетел, запыхавшись, однокурсник и выкрикнул: «Твою девушку увозят». Я молнией сиганул через окно со второго этажа вниз и увидел, что от парадного подъезда отъезжает «Волга». Я побежал вслед.
Добежал до перекрёстка, где на красный свет машина остановилась. Я резко открыл заднюю дверь машины. Передо мной сидела моя ненаглядная, между двумя военными. Вид у неё был далеко не больной. Сказал ли я ей что-нибудь, не помню, скорее всё сказали мои глаза. Я резко захлопнул дверь и пошёл назад. Я ничего не видел перед собой, машины резко тормозили и объезжали меня, водители что-то кричали, но я ничего не слышал. Я шёл посреди улицы и не хотел жить на свете, я хотел улететь в неизвестность, чтобы никого не видеть, не слышать, ни с кем не разговаривать. Долго ли я так шёл, не знаю, но уже в темноте меня за руку схватила женщина и повела к тротуару: «Сынок, что с тобой? По дороге ходить нельзя, тебя может сбить машина». Это была приятная русская женщина средних лет. «Я потерял девушку», - проговорил я хриплым голосом. «Ничего, сынок, ты такой молодой и красивый, найдёшь ещё свою девушку, иди домой, счастливо тебе!», - улыбнулась она мне ласково и смешалась с пешеходами. Так, в очередной раз, меня спасла русская женщина. И эти добрые русские женщины, как лейтмотив в моей жизни, ещё много раз спасали меня.
В общежитие я вернулся с твёрдым решением выбросить из головы мои мечты, забыть всё, что было связано с моей первой любовью. Но, когда я вошёл в наше общежитие, обида разочарования вновь охватила меня. Душа моя кричала и плакала: «Как можно так обманывать человека, подавая ему надежду? Зачем она так сделала? Значит честные, чистые отношения ей не по вкусу?!».
В эту ночь я уснул с твёрдым убеждением: «Любви – нет! Дружбы – нет! Никто мне больше не нужен!». И эта твердость убеждения не покидала меня большую часть моей жизни. Она только неоднократно подтверждалась.
Х. Гадо
_________________________________
